Он зашевелился, глаза открылись и уставились прямо на нее.

– А тебе чего надо? Я не обязан с тобой разговаривать. Я посоветовался с адвокатом.

– Прекрасно. Давай, посоветуйся с ним еще разок и заодно передай, чтоб подтягивался к нам в управление. Он тебе объяснит, что я имею право держать тебя там двадцать четыре часа как важного свидетеля по делу об убийстве.

– Что за хрень? Какой я свидетель? Да я за последние полгода ничего не видел, кроме этих чертовых роботов, а они кружат надо мной как стервятники.

– Ты мне расскажешь все, что знаешь, Пелла, а не то тебе придется провести в моем обществе добрую часть времени, что тебе еще отпущено на этом свете. Роберт Лоуэлл. Эдвина Спринг. Вперед.

Он беспокойно завозился на постели, вцепился в простыню.

– Ну если ты так много знаешь, на кой хрен я тебе сдался?

– Слушай ты, сукин сын! – Ева склонилась над ним. – Двадцать пять женщин мертвы, еще одна в критическом состоянии. Возможно, она умирает.

– Это я умираю! Я воевал за этот город. Я за него кровь проливал. Я потерял единственное, что мне в этой жизни было дорого, и с тех пор мне все стало безразлично. Что мне за дело до каких-то женщин?

– Ее зовут Ариэль. Она зарабатывает на жизнь выпечкой. У нее есть сосед по лестничной клетке, он живет напротив ее хорошенькой квартирки. Вроде бы славный парень. Она не знает, что он влюблен в нее, не знает, что он сегодня приходил ко мне. Он был перепуган. Он был в отчаянии. Умолял меня найти ее. Ее зовут Ариэль, а ты – ты расскажешь мне все, что знаешь.

Пелла отвернулся и уставился на занавешенные окна.

– Ничего я не знаю.

– Ты лживый сукин сын. – Ева схватилась за край кислородной маски и увидела, как у него округлились глаза. На самом деле она не собиралась отнимать у него маску, скорее всего, она бы этого не сделала. Но он-то этого не знал! – Хочешь сделать следующий вдох?

– Роботы знают, что ты здесь. Если со мной что-нибудь случится…

– Что именно? Например, ты – ой-ей-ей! – откинешь копыта, пока – чисто случайно! – мы с тобой беседуем? Я офицер полиции, приносила присягу, клялась служить и защищать. Да при том еще у меня есть свидетель. Он подтвердит мои слова.

– Какой еще свидетель?

Ева оглянулась и кивком подозвала Рорка. Он подошел поближе, чтобы Пелла увидел его.

– Если этот гребаный ублюдок чисто случайно склеит ласты в то время как я должным образом допрашиваю его о подозреваемом, это будет считаться несчастным случаем?

– Безусловно. – Улыбка Рорка была холодна, как камень. – Непредвиденным происшествием.

– Ты знаешь, кто он такой, – продолжала Ева, когда взгляд Пеллы метнулся к Рорку. – Знаешь, кто я такая. «Коп Рорка» – так ты меня назвал. И поверь моим словам: если ты чисто случайно испустишь дух, а я солгу о том, как это могло случиться, он присягнет, что я говорю правду.

– На гребаной куче библий, – подтвердил Рорк.

– Но ведь ты еще не готов умереть, верно, Пелла? – Пелла попытался оттолкнуть ее руку, но Ева крепко сжимала край маски. – Когда человек не готов умереть, это по глазам видно. Итак, если хочешь сделать следующий вдох, расскажешь мне всю чертову правду. Ты знаешь Роберта Лоуэлла. Ты знал Эдвину Спринг.

– Отпусти. Не трогай маску. – Пелла со свистом втянул в себя воздух. – Я на тебя в суд подам.

– Ты будешь трупом, а я трупешников не боюсь. Ты их знал. На следующем вдохе, Пелла, скажи да.

– Да, да! – Он опять оттолкнул руку Евы. Она убрала руку, и его судорожное, захлебывающееся дыхание стало ровнее. – Да, я их знал. Но они меня не знали. Они были белой костью, элитой, а я – простым солдатом. А теперь катись отсюда ко всем чертям.

– Даже не надейся. Выкладывай все, что знаешь. Пелла перевел взгляд на Рорка и опять вернулся к Еве. Потом на миг просто закрыл глаза.

– Он был моего возраста… ну… помладше на пару лет. Но в армии не служил. Неженка. – Опять Пелла поднял дрожащую руку и ощупал маску, словно хотел проверить, правильно ли она надета. – Он и выглядел неженкой, избалованным недорослем, а за плечами у него, конечно, были все семейные деньги. Такие, как он, своих беленьких ручек никогда не пачкают и шкурой своей не рискуют. А она… Мне нужно воды.

Ева огляделась, увидела чашку с соломинкой на столе. Она взяла чашку и протянула ее Пелле.

– Мне эту чертову штуку не удержать. Скверный выдался день. А с тех пор, как ты приперлась, стало еще хуже.

Не говоря ни слова, Ева поднесла ему чашку так, чтобы он дрожащей рукой смог направить соломинку в рот через прорезь в маске.

– Что насчет нее?

– Она была красавицей. Молодая, элегантная, пела, как ангел. Она иногда приезжала к нам на базу, пела для нас. Оперные арии, почти всегда из итальянских опер. Сердце разрывалось от каждой ноты.

– Ты к ней неровно дышал, да, Пелла?

– Стерва, – пробормотал Пелла. – Что ты понимаешь в настоящей любви? Тереза была для меня всем. Но мне нравилась Эдвина, я был ей благодарен за то, что она нам дарила. Красоту и надежду.

– Она приезжала на базу на Брум-стрит?

– Да, на Брум-стрит.

– Но ведь они там жили, разве нет?

– Нет. Может, раньше, перед войной… Но не в военное время, когда там были размещены солдаты. Потом, после войны? Кто их знает? Какая, к черту, разница? Короче, пока я был приписан к этой базе, они не жили на Брум-стрит. У них был другой дом. Другой дом, в Вест-Сайде.

– Где?

– Это было давно. Я там никогда не бывал. Кто я такой? Всего лишь рядовой солдат. Но кое-кто из офицеров там бывал. Слухи ходили. Да, кое-кто из офицеров плюс еще нелегалы.

Еще одна деталь головоломки встала на место в голове у Евы.

– Тайные агенты?

– Да. Слухи доходили. Я кое-что слышал. – Пелла закрыл глаза. – Больно об этом вспоминать. – Впервые за все время его голос смягчился. – Но я все время вспоминаю. Не могу не вспоминать.

– Я глубоко сожалею о вашей утрате, мистер Пелла. – В эту минуту Ева говорила искренне. – Но Ариэль Гринфельд жива, она нуждается в помощи. Что вы слышали в то время? Как это могло бы ей помочь?

– Откуда мне, черт побери, знать?

– Это имеет отношение к ней, к Эдвине Спринг. Она умерла, не так ли?

– Все умирают. – Но Пелла опять дрожащей рукой ощупал маску. Его глаза над маской с опаской смотрели на Еву. – Я как-то раз слышал ее разговор с одним из знакомых офицеров. Нечаянно подслушал. Молодой младший лейтенант, прислан к нам из северной части штата. Не помню, как его звали. Они уединялись, когда она приезжала к нам петь. Все было понятно по тому, как они смотрели друг на друга. Вот точно так же мы с Терезой смотрели друг на друга.

– Они были любовниками?

– Может быть. А может, только хотели. Она была молода, гораздо моложе Приемщика.

– Кого? Приемщика?

– Так называли Лоуэлла. Джеймса Лоуэлла.

– Он принимал тела, которые привозили в труповозке, – задумчиво проговорила Ева, вспомнив, что рассказывал Доббинс.

– Так и есть. Она была вдвое моложе его. Живая, красивая. Он был слишком стар для нее, черт бы его побрал. И кроме того… было у него что-то в глазах. И у старика тоже, у его отца. Было у них что-то такое в глазах… Как глянешь – волосы дыбом встают.

– Они узнали про нее и младшего лейтенанта?

– Да, – подтвердил Пелла. – Я думаю, они хотели сбежать. Он стал бы не первым дезертиром, да и не последним. Стояло лето. Мы оцепили весь сектор, там было безопасно, по крайней мере на время. Я вышел из казармы, просто хотел пройтись, напомнить себе, за что мы сражаемся. Услышал, как они разговаривают за одной из палаток с провиантом. Ее голос ни с каким другим невозможно было спутать. Они говорили, что уйдут из города, переберутся на север, в горы. Многие люди бежали из города в горы, в деревню… А у него там жили родственники.

– Она собиралась бросить мужа и сбежать с лейтенантом.

А Роберту Лоуэллу, подсчитала Ева, в то время было лет восемнадцать. Максимум двадцать.

– Я себя не обнаружил, не дал им знать, что я там и все слышу. Я бы его не сдал. Знал, каково это – любить женщину и бояться за нее. Я немного отступил назад и перешел на другую сторону улицы, чтобы они не догадались, что я их подслушал. Хотел дать им возможность побыть наедине, понимаешь? В те времена чертовски трудно было остаться с кем-то наедине. И тут я увидел его. Он стоял по другую сторону палатки и слушал.